Утром проснулся от холода. Ноги не слушались, затекли. Выполз на полусогнутых наружу, сунулся мордой в сугроб.
Тоскливый вой ветра. Мокрые хлопья таяли на щеках, стекая за воротник талой водой. С белого неба на белую землю – сыпалась белая крупа. Нескончаемо, словно кто-то отворил в небесной тверди невидимую дверцу.
Патрик вернулся за лопатой – точно помнил, видел ее в углу. Хоть дверь откопать, хрен с ней, с божьей коровкой. Надо растопить печку. Хворост тоже был, спички и соль. Отсыревшие.
Впрочем, мадам успела заехать в маркет. Как-знала, как-знала. Чертов снег.
Вчера он переволок на себе женщину, сбросил как куль на лежанку, повернул на бок – чтобы не захлебнулась. Идиотка. Отчего ему так везет? Напарник – труп. Вместо солнечной Сузы – сторожка в горах, присыпанная снегом. Интересно, надолго? Курить хочется.
Снег отбросал метра на два перед дверью – лицо сводило от ветра, глаза заливала вода. Бросил, вернулся в домик. Поесть бы чего. Потом посмотрит, что в пакетах.
Печку растапливал долго, возился, сухо кашлял, заслоняясь от едкого дыма. Хворост потрескивал, дымился, гореть отказывался.
Принес снега, вскипятил воду в чайнике, заварил крепкого кофе – нашел в одном из пакетов Карин. Мадам Леклерк. Она не очнулась. Не отбросила коньки, случайно? Прислушался – дышит.
Тело на лежанке пошевелилось и издало неопределенное мычание.
- Проснулась? Не будешь дурить – развяжу. Если поняла - ногой шевельни.

Отче, отче…а, черт знает, как они это делают. Да и о чем просить? Чтобы боженька прислал вертолет с военным в курортный Хрен-знает-куда? Или чтобы Грегори с отрядом добровольцев и охотничьих ищеек рыскал по горам? Карин всегда боялась собак.
В геенне огненной, наверное, так же сухо и жарко, как у нее во рту, нет воды и слюны, все разлагается и гниет, она гниет изнутри. Накрыло волной паники, сухим валом. Надо рассуждать логически. Мыслю, следовательно, существую.
Зачем ему заложница? Мальчик обсмотрелся фильмов; психологических триллеров или порно – вопрос; в реальной жизни только еврейских солдат меняют на приятные бонусы, и то, повезет, если не в цинке. Подстраховаться решил, используя ее, Карин, рожу вместо виз и паспортов? Укатим куда-нибудь в Зимбабве, где жарко, как во рту.
На его месте, она бы себя пристрелила – в смысле, плененного человека. Или гуманный вариант, выкинул бы на обочине – обоим проблем меньше. На машину позарился. Заехала, называется, за сигаретами. Кто знал, что курение теперь убивает таким способом?
Карин с напряжением прислушивалась ко всему, что происходило там, позади, в другом мире. В ушах звенело, болью стягивало затылок, а в волосах остатки лака, вид никакой. Помыться бы, дома.
Ходит. Спросил. Как себя вести? Соглашаться со всем? Выжить надо. В висках стучит: «Надо». Страшно, если он сделает так, что жить вдруг захочется. Резко. Только бы не бил. Что там нужно закрывать, лицо, грудь, живот.
А если пристыдить? Может, удастся огреть чем тяжелым.
Не будет дурить, надурилась уже.
Карин послушно зашевелилась. Русалочка гребаная, в сети попалась.
Помычала еще, чтоб пожалостливее. Овца, на заклание тебя ведут или на пастбище, неизвестно.

- Боюсь, ожидание будет несколько более долгим, месье Мартэн, - томно улыбнулась Эви.
И тут же испугалась, не позволила ли она себе лишней фривольности. Вовсе не потому, что опасалась проницательности доктора. По крайней мере, подбадривавшая ее все эти дни мадам Постик утверждала, что иногда мужчинам напрочь отказывают всякие провидческие способности, и что моменты, когда месье Мартэн с ней, Эви, разговаривает, смело можно к таким причислить. Но что бы она стала делать, если бы настойчивый ухажер вздумал вдруг проявить свою симпатию прямо здесь, в прихожей, в изрядном отдалении от столовой с ее столом, скатертью и скрывающимися под ними дамами?

- Боюсь, я не могу вам составить компанию в гостиной, - на всякий случай мадемуазель Лекур отступила от доктора назад, к гостиной, превратившись в портрет, обрамленный рамой дверного проема. - Я в столовой... раскладываю салфетки. К обеду. Вы не поможете мне?

Не дожидаясь ответа, Эви застучала каблучками к столовой, где ей теперь предстояло найти салфетки, о местонахождении которых она не имела ни малейшего представления.